Легенда о Виланде  06.11.2017 03:03

Легенда о Виланде

Александр Михалин

Судьба великого князя альвов Виланда воплощает в своей сути развитие цикличного смысла Рунемалы. Каждое из двадцати пяти деяний, состояний или жизненных периодов Виланда совпадают по сути со смыслом одной из двадцати пяти рун.

1

Росистым утром после самой короткой ночи в годовом круговороте нашли кузнец с женой на пороге кузницы птичье гнездо, а в гнезде – подкидыша. В широком, то ли вороньем, то ли сорочьем, гнезде, выстланном пухом и пёрышками, лежал, шевелил ручками и ножками и улыбался мальчик – голенький голубоглазый младенец, совсем недавно рождённый.

Село, в котором стояла кузница, пряталось в глухих лесах на востоке Мидгарда, все жители – наперечёт, друг у друга на виду. Родить и незаметно подбросить – такое в тех местах даже у ведьмы не вышло бы. И о проезжих никто слыхом не слыхивал. Долго мололось горохом пересудов недоумение: откуда младенец.

Приглянулся ребёночек жене кузнеца, широкой доброй женщине, и порешил кузнец так: раз брошенный - значит, ничей; раз ничей – стало быть, сирота; а раз сирота – вольны они с женой взять на воспитание сиротку. И остался подкидыш в семье кузнеца, в которой шестеро ребятишек уже сидело с ложками за столом: три сына и три дочери. Имя покдидышу дали – Виланд.

На жирном козьем молоке рос приёмыш споро: к весне пошёл, к лету – бегал, а как исполнился ему год - разговаривал, будто большой. Любил Виланд играть камушками в сухом ручья руслице, отыскивал кварца кристаллики, смотрел сквозь них на свет, ловил пальчиком крошечную радужку от пролившегося сквозь камушек лучика солнечного.

Любимой игрушкой Виланда стал молоточек – кузнеца подарок. Малыш постукивал тем молоточком по ненужным кузнецу гвоздикам и проволочкам, на земляной пол кузни брошенным. И свивались гвоздики и проволочки под молоточком в неожиданный узор.

На исходе пятого года пропал Виланд нежданно-негаданно: вечером ложились спать – был, а утром проснулись – его и нет. Долго селяне искали и аукали мальчонку, шевелили баграми в запруде, обыскивали окрестные леса, с треском раздвигали кустарники, светили фонарями в ямы и под корни павших деревьев – всё без толку. Семья кузнеца долго горевала, но от времени горе позабылось, присыпалось пылью и солью. Только нашла жена кузнец долгие годы спустя огромный самородок злата, в тех краях невиданный, на младенца, пальчик сосущий, похожий – долго плакала добрая женщина, Виланда вспоминая. Разбогател кузнец с того самородка.

2

Альвы, тёмные обитатели пещер, ростом с десятилетнего человеческого ребёнка, волшебно мастеровитые, похитили у людей сироту Виланда, утащили спящего в нарочно прорытый ход. Мудрые альвы не первого попавшегося схватили: в мальчонке угадывалась ловкость пальчиков и верная искорка в голубых глазёнках - видели альвы всё.

Пуще всего на свете желали тёмные альвы знать, что творится в каждой человеческой кузнице и мастерской. Потому-то прорыли альвы норы, пробили в камнях ходы к каждой мастерской и кузне людей и то и дело в тех норах и ходах шныряли.

Сиротку шпионы альвов приметили сразу же, как только тот, ещё ходить не умевший, как-то вполз случайно на земляной пол кузницы, подобрал кусочек пролочки и свернул в колечко. Тогда в щели под горном понимающе сузился и без того острый ухваткий взгляд альва-разведчика. Старшая дочь кузнеца подхватила малыша и плачущего унесла из кузни. Упавший проволочный завиток спустя недолгое время цепко рассматривали мастера-старейшины альвов, близко поднося к глазам под косматыми бровями, чуть не нюхая большими крючковатыми щербатыми носами.

Без малого пять лет узнавали мастера альвов про каждый камешек, каждую железку или медяшку, побывавшую в руках мальчишки – всё знали о нём. В середине пятого лета закивали согласно седые головы мастеров, и пронеслось негромкое:
- Пора, пора, пора!

И был Виланд отнят у незаслуживающих и непонимающих таланта людей и унесён в неизвестный мир великих мастеров.

3

Сначала дичился украденный Виланд, в уголок колючим ежонком забился, но помаленьку увлёкся затейливой резьбой на пещерных колонах и сводах. Когда же альвы подарили ему маленький молоточек – и вовсе повеселел. Незаметно обжился, заигрался в толпе детишек-альвов, спал безмятежно-крепким сном набегавшегося за день ребёнка, набивал полный рот за столом. По-детски быстро забыл Виланд жизнь в доме кузнеца среди людей – не звала его кровь неродная.

Всюду свободно ходил Виланд в стране альвов, в каждой семье, как свой, смотрел, как работают мастера в не по-человечески раздольных мастерских, незаметно подхватывался на помощь – то поднести-подать, там подержать, здесь молоточком тюкнуть – учился в игре и играя. Так незаметно шагнул сирота Виланд в ученичество к мастерам-альвам, безбрежно богатыми талантом в кузнечном, ювелирном, механическом и других искусствах и ремёслах, ибо грызли тёмные альвы когда-то кости мирового великана Имира.

Когда умирал великан Имир и отдавал своё тело для сотворения мира, от последнего выдоха Имира, выдоха тяжёлого, с кашлем, возникли человечки альвы. Поселились эти человечки в первых дремучих лесах и назвались светлые альвы за соломенно-русый цвет волос и белёсую глаз голубизну. Домом светлых альвов стал лес, лесом они и жили: охотились, доили олених и лосих, грибы и ягоды сами шли к ним в лукошки.

В теле Имира завелись черви, из тех червей зародились другие человечки – цверги. Имя цвергов не нравилось человечкам и стали они себя называть тёмными альвами и жить под землёй, в пещерах и норах, выходили лишь по ночам, под фонарь луны и звёздчатый потолок неба. Солнечный свет грозил тёмным альвам смертью, ведь зародились они в тёмной плоти первовеликана.

Иногда задумчивы становились тёмные альвы и грусть заволакивала их глаза, тогда искали альвы затейливую и трудную работу для рук и непростые задачи для хитроумных голов. И выковывались в глубинах пещерных мастерских чудесные, не то, что для Мидгара, даже для Асгарда небывалые, вещи.

Побаивались светлые альвы цвергов, никогда с ними не спорили, верховенство их над собой признавая. От браков редких меж светлыми и тёмными альвами пошли альвы рыжие – упорные и отважные воины. Скрытно умели жить и воевать рыжие альвы, сторожили они входы в пещеры альвов тёмных. Но любили ещё петь и плясать рыжие альвы, любую, хоть малую, радость в праздник себе обращая – никто лучше их не варил пива особого, заговорённого на вселье, испить какого и асы при случае не прочь бывали.

4

Виланд подрастал и незаметно из ученика переплавлялся в мастера. Порой у наковальни подхватывался:
- Эх, не так! Пусти!

Оттирал плечом альва в сторону и сам брал молоток. Сам бил твёрдо в место нужное:
- Вот, как надо! – И, сделав верное, правильно сделав, поднимал клещами готовое, поворачивал, осматривал. – Красота!

Легко и весело жил Виланд, не ложилась на его лицо и душу пещерная бледность – румянец алел на щеках, а в глазах играла небесная голубизна, глубокая до сини. Не затворялся Виланд в подземелье, выходил на подсолнечный мир. Кое-где, кольцах гор и скал прятались долины, похожие на сказку цветами, птицами, прозрачными озёрами – владения тёмных альвов, хранимые рыжеволосыми стражами, никогда не доступные для людского рода. В тех долинах гулял Виланд, находил узоры в сплетениях ветвей и цветов, ловил руками серебристых рыбок в озёрах, рассматривал чешуйки – отпускал. Нагулявшись, в пещерные мастерские шёл – творить.

Вплетал Виланд в свою работу полёт облаков, ход солнца по неба своду, звон озёрного льда, птичьи перепевы на рассвете – то, что не умели поймать альвы, а потому ценился безусый ещё, неведомого рода мастер в пещерной стране. И цена его росла.

В ночь, когда полная луна совпала с весенним равноденствием, на восемнадцатом году жизни, узнал Виланд в сокровенной пещере альвов тайный смысл рун. Сам хранитель кладов золота и знаний Андвари, что-то тайно от всех всю жизнь творивший, ковавший в самых глубоких и дальних пещерах, цверг древний, но без единого седого волоса ни на чёрносмоляной голове, ни в рыже-каштановой бороде, посвятил его, а после дал хлебнуть неведомого мёда древних, забытых богов-ванов из заветной фляги. С тех пор на клинках, кольцах и всём, что рождалось в руках Виланда, лежали рунные заклятия, порой лёгкие, даже весёлые, а порой – суровые, жестокостью тяжкие.

5

Сотни лет, долгими поколениями не имели тёмные альвы над собой князя-конунга, и выбрать не могли. Издревле имели они обычай сдруживаться в мастеровые кланы, фыркающие друг на друга, как коты неуживчивые. Никогда и ни за что не сошлись бы альвы на одном достойном в князья, если бы оказался он не из их клана. Заносчиво топорщились бороды одних цвергов в сторону других:
- Мы плоть от плоти самого Имира! А они кто такие? – Забывали, что все цверги от одинаковых червей зародились.

А наследственного князя не послала тёмным альвам судьба от начала времён.

Со всей великой подземной страны сошлись темные альвы и избрали Виланда своим князем-конунгом за невиданное мастерство, крепкий ум и дружбу со всеми альвами без лицеприятия. Сначала положили Виланда в роскошный каменный гроб, а потом вознесли под сияющие своды. И подарили Виланду второе имя – Вёлунд. Четыре древних цверга – они гордились тем, что появились на свет цвергами, и иначе себя не называли - Аустри, Вестри, Нордри и Судри, хранители четырёх колонн, держащих свод небес, от четырёх краёв Мидгарда явились и возложили на Вёлунда корону драгоценную всех альвов.

Но Виланд не носил короны в днях своих – ведь был он единственным человеком в мире альвов, все и так знали его. Оставался Виланд прост – лишь у горна и наковальни вставало его величие в полный рост, немногие из альвов могли тянуться к высоте его мастерства. Не имел Виланд дворца – всё бескрайнее подземелье альвов лежало в его владении своими чертогами. А дом себе Виланд построил на границе двух миров, подземного и надземного: у выхода из пещеры в скрытой долине Ульвдамир, хранимой рыжеволосыми альвами, невдалеке от малого круглого озера Ульвсъяр с хрусталём вод, прозрачных до самого чистого каменистого дна.

От той поры понесли на своих спинах и боках творения-дети Виланда отцовское клеймо создателя: «Вёлунд, Князь Альвов».

6

Шли годы, вёсны сменялись осенями, и каждую осень чувствовал князь Вёлунд, что нет у него княгини. И не понимал князь альвов, рассматривая падучие листья, грустит он от одиночества или нет. Был он молод, и умел сомнительную свою грусть выковывать в узоры странные. Дивились альвы узорам тем.

Однажды весной на рассвете разбудил князя альвов шум больших крыльев. Увидел Виланд, как на берега озера спускались из полёта и крепко ступали три девы битв – валькирии, снимали с плеч лебединые крылья поднебесий вместе с доспехами, обнажались, смеясь. Не смущаясь своей нагой красоты, стали валькирии купаться в озере Ульвсъяр, весело вскрикивая от обжигающей студёности вод. Загорелось сердце Виланда к младшей из валькирий. Как во сне, медленно ступая, приблизился молодой князь, забрал крылья полюбившейся, унёс в дом, запер в сундук.

Вышли девы битв из озера, облачились в доспехи, старшие одели крылья и улетели, а младшая своих крыльев не нашла. Открылся тут ей Виланд и, восхищённо глядя, признался простыми словами в любви. И валькирии полюбился молодой князь альвов, подумала она, что если и променять песнь боя, то только на мужа такого. Стала валькирия женой Виланда. Имя она носила Хервёр Чудесная, дочь конунга Хлёдвера. Будто заново родился Виланд. Пили праздничное пиво и много веселились все альвы на свадьбе князя в долине, а рыжие альвы плясали до упаду.

7

Счастливо жил Виланд с молодой женой. Делал он ей во множестве украшения, увитые рунами, сковал новые доспехи и меч, покрытые рунными надписями удач и счастья. Семь лет протекли сном волшебным, про который только и молвить можно, что был он, а какой был – высказать нет никакой возможности.

В седьмой год супружества затосковала Хевёр. По ночам её мнились трубные зовы боевых рогов на битву. Вставала валькирия, выбегала под звёздное небо, трубила в боевой рог, долго слушала, ждала ответа, но не дожидалась, плакала, лицо в ладони роняя. Как-то не выдержала Хевёр, бросилась в ноги мужу, обняла колени, прижалась, запричитала, рыдая:
- Отпусти! Не могу больше!

Молча отпер сундук Виланд, отдал жене лебединые крылья. Одела Хевёр крылья на доспехи – подарок мужа – и улетела не оборачиваясь, чтобы не видеть горя в глазах Виланда, не дрогнуть, не вернуться.

Долго смотрел оставленный женой, руки опустивший, на всплески белых крыл, пока мог различать их в голубом просторе. Потом собрался князь альвов - взял только инструменты, - препоясался заговорённым, семилетней ковки мечом и ушёл из долины Ульвдамир неизвестно куда, повелев альвам не искать его.

- Придёт срок – вернётся. – Порешили альвы. – Наше дело – ждать. – И долго, пока хватало тайных ходов, незримо провожали своего князя Вёлунда, в душе всё ж тревожась.

8

Виланд далеко ушёл в страну людей. Переходил скалистые гористости и реки вброд, чтобы потеряться для альвов. Не мог он и думать вернуться в долину Ульвдамир, где стерегла жестокая память о счастливых днях с женой молодой. Знал Виланд беспокойство людей, знал, что много у них смут, войн и битв, хотел он стать ближе к битвам, надеялся встретить свою жену Хервёр, только о ней и думал. Верил Виланд, что опять встретившись, будут они счастливы вновь.

Выбрал Виланд место на берегу озера – тёмного, огромного, с берегами в серых далях неразличимых, совсем не похожего на прозрачность Ульвсъяра – и срубил себе дом там и кузню. Чутьём рунного мастера отыскал Виланд руду и отлил себе наковальню и молот. Тянулись инструменты волшебные тёмных альвов к золоту, зная, что нет места в мире, где золото не проживало б тихонько. Слушался инструментов мастер, бродя по окрестностям нового жилья своего, по крупицам, в ручьях и гнёздах сорочьих снимал урожай золотой.

Мечтая о жене, ковал ей Виланд золотые колечки в подарок. Семьсот колец выковал с любовью. Переливчатыми змейками висели связки колец в доме Виланда над ложем. Просыпался Виланд, видел кольца и начинал думать о покинувшей его жене; ложился Виланд, видел он связки колец и засыпал с мыслью о Хевёр. И было хорошо и светло его душе, хоть и грустно.

Иногда казалось князю, что за ним следят чьи-то глаза немигающие. Отмахивался от такого, как от комаров.

9

Вернулся однажды вечером Виланд к своему дому и нашёл дверь приотворенной. Радостно вбежал Виланд в свой дом, думая, что его Хевёр вернулась, нашла мужа. Вбежал – и увидел с порога, что в связке семисот колец одного не хватает. «Хевёр пришла, Хевёр взяла» - подумать успел и тут же пал Виланд в беспамятство от страшного удара подлого сзади по голове.

Когда Виланд из небытия вернулся, начал видеть, различать мир сквозь муть – понял, что туго связан и на полу лежит. А над Виландом высились два человека с оружием, склонялись и ухмылялись. Зашевелился Виланд, напрягся, желая путы сбросить. Но чей-то сапог, ближе других стоявший, пнул его в грудь.

- Велю не бить больше! – важно сказал входящий, главный по виду, ярл. – Он нам живой нужен. И руки-ноги ему берегите. Он нам целый нужен. К князю везите. И всё, что в избе найдёте – к князю! – И ещё Виланду сказал, ухмыляясь. – Ты теперь, парень, раб и холоп князя Нидуда, славного ньяров правителя.

Шаталось в голове Виланда, качалось всё вокруг, но просил он в полубреду:
- Хевёр отпустите!
- Кто такая Хевёр? – вопросил старший.
- Неизвестно. Он ею бредит не переставая, - отвечал один из вооружённых.
- Нет, парень, тут никакой Хевёр, - сказал Виланду ярл.

Понял Виланд, что Хевёр ничто не грозит, к счастью не вернулась к мужу валькирия. И успокоился Виланд.

Так попал Виланд в рабство.

10

Спокойно стоял Виланд в княжеском зале Нидуда, опустив связанные руки – молча ждал. Ведал он своё главное – Хевёр свободна, - а иного не страшился.

Горели глаза Нидуда: быстрыми пальцами перебирал он связки колец золота. Жена и дочь князя низали пальцы рунными кольцами, не помещались кольца на пальцах – падали со звонами. Глаза княгини горели, а губы кривились:
- Кто такой - неизвестно… Не нравится он мне, - бормотала мужу про Виланда.

А Нидуд всё забыл, слюну сглатывал, будто сладостью угощаясь, трогая сталь меча Виланда, синеватой точёностью клинка наслаждаясь пухлостью пальцев. И препоясался тем рунным мечом князь ньяров и сел на трон свой, а рядом села княгиня.

Молча глядел Виланд, только губы его беззвучно шептали заклинания-проклятия колец. И руны на кольцах отзывались неслышно. Когда взял Нидуд меч, зашептал Виланд заговор на меч – и руны невидимо блеснули в ножнах.

- Где золота столько взял? Клад в моей земле нашёл? – вопросил Нидуд.
- Нет кладов в земле этой. Нища твоя земля на клады.

Тут заговорила княгиня, зло рысьи глаза на князя альвов щуря:
- Смотри, Нидуд, как зыркает, пёс, бельмами злобно. На тебя, Нидуд, зыркает. Много будет от него зла, Нидуд, если просто так развязать, не выйдет из него доброго смирного раба. Вели подрезать ему жилы на ногах, чтоб не смог быстро ходить, и посади его в кузне на пустой остров-камень Севарстёд. Пусть там куёт для нас такое, - и на груду драгоценных колец указала.

11

И вот оказался Виланд, князь альвов, мастер, мудрец и колдун, на острове Севарстёд узником, ковыляющим калекой. И упали его глаза, из синих стали серыми и холодными, жаждущими мести и шторма смывающего, как жаждало пустое море вокруг.

Медленно засочилось время рабства, кованное мелким молоточком. Молча мастерил Виланд без желания всё, что велел властитель ньяров. Но не ставил больше личных и рунных клейм на изделия свои – немыми и безликими выходили они из рук его.

Но иногда клеймил Виланд сделанное перевёрнутыми рунами. И не ведал никто о той перевёрнутости, кроме самих рун и творца-Виланда. Долгие годы ждали те руны, чтобы проявить свою сущность.

Однажды ярл, пленивший Виланда, спешно отплывал в лодке от полыхающего причала. Рубанул ярл по последней верёвке, лодку держащей, но вкось пошла секира, по верёвке той не попадая. И зализало опаляющее пламя лодку и в ней ярла, осветив знаки рун перевёрнутых на клейме секиры.

В другой раз сорвалась с черенка кувалда на замахе. Редко мастер Виланд кувалды отливал, но то была его работы кувалда. И, с черенка сорвавшись, та кувалда поломала три ребра тому самому стражнику, который пинал когда-то Виланда связанного. Колья тот стражник забивал в княжеской ограде. На щёчке кувалды поставлен был Виландом махонький значок перевёрнутой руны – один всего.

И ещё разное случалось. Не знал Виланд про то, а может и знал. Но молчал мастер.

12

Тихо зажил Виланд на острове Севарстёд. Подолгу сиживал он на берегу, глядя на серые волны. Или не спеша ковал что-то в кузне. И дом его, и кузницу по брёвнышку раскатали слуги Нидуда, на остров привезли и собрали, как было. И инструмент перевезли весь в сохранности, до последних клещей, до самого малого молоточка – ничего украсть не посмели.

Возили Виланду еду каждый день двое стражников на лодке, железо и золото возили для работ, медь и серебро. И работу, какую велел сделать Нидуд, передавали. С опаской передавали и скоро гребли с острова, не оглядываясь, без отдыха. Ведь случалось, что выслушивал угрюмо Виланд приказы Нидуда, уходил-ухрамывал в дом, к очагу садился, ветвь сырую ломал, бросая в огонь. Вставал над дымоходом густо дым, налетал невесть откуда шустрый ветер, вскипала волна нежданно-негаданно, опрокидывала лошадью норовистой лодку стражников. Неизвестно, слышал-не слышал Виланд крики стражников из воды. Сухие дрова клал в огонь, руки грел, на огонь глядел, не мигая, не щурясь.

Но делал Виланд всё по слову Нидуда, молча, не переча. Радовался Нидуд, посылал новых стражников к Виланду взамен потонувших, никаких слов злых не слушал про мастера.

Спасшиеся, не утонувшие стражники давали себя сечь, но на остров Севарстёд ходить отказывались, говорили угрюмо:
- Удумал колдун недоброе. Вот увидите!

13

Незаметно год миновал, год рабства Виланда по песчинке перекатился. Привык Виланд ходить, на посох опираясь и прихрамывая на обе ноги. И князь ньяров привык к своему рабу. Начал Нидуд ездить на остров Севарстёд, редко, но безбоязненно. Ставили Нидуду слуги седалище в кузнице Виланда, садился и смотрел повелитель ньяров, как князь альвов трудится-творит: то тяжёлым молотом машет, то невидимые глазу проволочки гнёт в узоры. А Виланд будто и не замечал Нидуда, делал своё.

Княгиня не ездила на остров – в тот год стали отниматься у неё руки-ноги. Туго сидело на её пальцах рунное золото краденных колец, всё туже, будто сжимаясь – не снимешь. И чем туже сжимали волшебные кольца пальцы княгини, тем бездвижней колодились её руки и ноги. И лишь змеиный язык её ворочался свободно – много ругался. А потому не нравилось Нидуду дома сидеть. Ему даже у вечно молчавшего мастера-раба в кузнице веселей сиживалось.

- Совсем больная княгиня-то моя. А я – ничего. Заговорённый я, ничего со мной случиться не может, - говаривал Нидуд всем, говорил и Виланду, в суете своей не замечая, что смотрит Виланд, голову склонив слегка, как кот на мышь, смеясь в душе над пустым заговором, которому не верил.

Однажды приехал Нидуд на остров Севарстёд не один, а с двумя отроками-сыновьями и дочерью Бёдвильд. Княжна взор клонила – стеснялась. Заметил Виланд и Бёдвильд стеснение, и как блестели мальчишеские глаза угольками, всему в кузнице дивясь, как долго потом княжичи о чём-то шептались и спорили. Заметил и впервые за год улыбнулся, к наковальне лицо отвернув, одними губами улыбнулся, не глазами холодными.

14

Целый год собирал Виланд кусочки золота и серебра. В солнечный день вышел он из дома своего и выложил блестящие кусочки на камне. И прилетели вороны, блеском подманенные. Разговаривал с ними Виланд на неведомом языке, просил, зная, что просить.

С тех пор зачастили вороны к Виланду на остров, признав в нём друга. Приносили вороны в клювах всё, Виланду потребное. Приносили вороны с полей старых битв копий и стрел наконечники, взамен сковал мастер железные клювы некоторым. Травы редкие носили вороны Виланду. Благодарил князь птиц.

Знал князь-кузнец, что делать нужно. Что-то своё мастерил Виланд вечерами в кузнице и в доме, не по велению Нидуда. На валунах острова Севарстёд выдолбил Виланд ямки-чаши с рунами на дне, собирал из тех чаш рунную росу. Из рос и вороньих трав варил под луной Виланд некое зелье. Готовился князь альвов, знал – для чего. Ждал.

Не велел князь воронам альвам вестей давать о нём:
- Сам явлюсь скоро. Время моё наступает.

15

Как-то приплыли на Севарстёд сыновья Нидуда одни, без отца, без воинов на малом челночке. По-доброму, казалось мальчишкам, встретил их Виланд, даже молоточком дал стукнуть по наковальне. С тех пор частыми тайными гостями стали два брата у Виланда, целыми днями у кузнеца пропадали, интересно им было, и манило их любопытство. Когда приходила стража на остров, прятались братья в сундук большой кованный, а чёлн свой в камнях укрывали.

Вот однажды явились сыны Нидуда смотреть на работу князя альвовов завораживающую, а когда услышали топот воинов-стражников, в сундуке, как всегда, укрылись. Ушли воины, но сундука не отпер Виланд, вымыл руки чисто и рычаг на стенке сундука тяжко повернул. От сил того рычага острые пик и стрел наконечники вышли из днища сундука внутри и умертвили обоих княжичей. Только коротко совсем юнцы вскрикнули.

Тела отроков предал Виланд погребению: воронам дал мясо склевать начисто, кости ненужные сжёг в горне, а из черепов два драгоценных кубка сделал для Нидуда. Кожу с мальчишек снял кузнец бережно, высушил, выделал, дыры от острий смертельных зашил и клеем замазал.

Чёлночек ненужный вороны в моря даль утащили, там утопили, железными клювами днище пробив. Не на чёлне, не морем Виланд уйти собирался.

16

Долго ньяры искали в лесах и топях, на опушках и в оврагах, по берегам и отмелям сыновей своего конунга. Неутешен был Нидуд, когда не осталось надежды, тосковал, о жене забыл, о дочери забыл. Забыл и о Виланде.

И на острове Севарстёд искали отроков – и следа не нашли. Только дивилась стража кружащей стае воронов. «И что разлетались?»

Мрачный вышел к страже князь альвов. К ногам воинов мешок звякнувший бросил и сказал:
- Отнесите правителю своему, Нидуду. Тут всё, что велел он мне сделать. И сверх того два кубка в золоте и каменьях – в дар, но дар не последний. И скажите князю своему: «Ничего Виланд тебе не должен, пора и тебе долг отдать».

Пожали стражники плечами, отвезли мешок Нидуду и слова передали. Улыбался вослед им Виланнд, явно радовался. От улыбки той страх ужами полз по воинам, рады были они, что не их то дела, а княжеские.

Не заметил слов Виланда Нидуд, горем своим задавленный. А в кубки те драгоценные лил мёд хмельной и пил, горе своё топя, не зная природы тех кубков, не замечая, из чего пьёт.

17

В горе своём забыл Нидуд о дочере. А дочь Нидуда, цветущая Бёдвильд, влюбилась в Виланда.

Весь год Виланд посылал Бёдвильд перстни и бляхи с рунами любви. Шептали руны деве о страсти, о поцелуях, об объятиях – соблазняли. И наконец дрогнуло сердце девичье. Не спала Бёдвильд, ворочалась на ложе, не о пропавших братьях горюя – о ласках князя альвов мечтая.

Как-то ночью, когда спал упившийся Нидуд, не внимавший ничему. Когда спала обессилившая от болезни княгиня. Когда уснула и стража, безвластью радуясь. В ту ночь особо старались песни любовные петь руны. Той ночной порой явилась Бёдвильд на остров Севарстёд, обнажённая, вплавь.

Нежно встретил её Виланд, будто ждал долго и страстно, поил её дурманящим сладким зельем, на каменных росах сваренным, на вороньих травах настоенным - упаивал. И ласкал-целовал Виланд на ложе своём прекрасную Бёдвильд всю ночь. Только к рассвету забылась Бёдвильд счастья сном.

И знал Виланд, что в ту ночь Бёдвильд понесла в себе жизнь новую, скрытую, но растущую, от него, Виланда, происходящую.

18

На рассвете одел Виланд крылья серебром отделанные, серебром сверкавшие, отроков кожей обтянутые, их костями растянутой, сработанные в тишине ночей при свете луны – одел и полетел. Удивлённые и обрадованные пели вороны, князя альвов в полёте провожая.

Полетел Виланд прямо в покои княжеские Нидуда. Влетел и пред княгиней предстал. Не верила глазам своим женщина злобная, от ненависти и неожиданности пыжась. А князь альвов ей тихо и ясно молвил:
- Вот, змея, хром я по слову твоему на ноги обе свои. Но не нужны ноги летающему, в небе нет хромоты. А ты знай, что сыновей твоих я погубил, а дочь твою обесчестил. Стою перед тобой сейчас смертью твоей.

И махнул легко крылом Виланд, веля рунным кольцам дело своё доделать. И сжали кольца пальцы княгини. Посинели щёки жены Нидуда – и умерла она, будто задавленная.

А князь альвов, умершей муки увидев, на волю вылетел. И кружил летающий витязь над гридницей Нидуда так высоко, что стрелы его не достали б.

19

Кругами летал князь альвов и метал серебряные стрелы слов в Нидуда, на крыльцо вышедшего. Радостным голосом вещал Виланд про кубки драгоценные из черепов мальчишеских, про обесчещенную Бёдвильд, что спала без одежд в доме на Севарстёд-острове, про княгиню мёртвую, колдовством удавленную, валявшуюся с синим языком выпавшим.

Стреляли воины ньяров в Виланда, но стрелы взлетали, вреда князю альвов не делали, вниз падая, самим стрелкам раны наносили. И чёрными дротами кидались железноклювые вороны, воинам в глаза вонзаясь клювами и каркая.

Крикнул ещё Виланд:
- Береги, Нидуд, внука! Сына родит Бёдвильд! Вырастет – станет героем!

И ещё крикнул Виланд:
- Захлебнись злом, Нидуд! Злом, что мне причинил! Расчитался я с тобой, Нидуд! И ещё получу с тебя, Нидуд, приплату!

Всё сказал Виланд, всё, что только ему пожелалось. И улетел вовсе из земли ньяров.

Обезумел Нидуд, побежал за Виландом, на ходу проклятья бросая. Но выпал у него из-за пояса рунный меч князя альвов, на землю падая Нидуда сразу в обе ноги ранил. И упал ньяров князь в грязь лицом и плакал, и выл по-бабьи – смотрели и морщились воины. Подхватили вороны меч рунный и унесли вслед за альвов князем - никто не посмел помешать им.

20

Отправился Виланд в путь небом вольным – летел и радовался. И казалось душе его, что нет ничего, что на землю его бы звало-манило. Чёрным облаком князя альвов вороны сопровождали, тёплые дыхания земли указывая – и мог долго парить Виланд, крыльями не шевеля и отдыхая. И сами орлы князю завидовали.

По воздуху лёгкому разлетелось, рассеялось – и будто ничего и не было с князем Вёлундом в земле ньяров, будто не бывало рабства, ничего будто и не случилось на голом острове-камне Сервастёд. Вытравил мастер-кузнец синью небесной память лишнюю, будто надпись ненужную.

Но не дано рождённому по земле ходить вечно жить под облаками. Даже вороны, и те на землю когда-нибудь опускаются. Не стать князю альвов конунгом птиц небесных. И потому пришлось выбирать Виланду, куда свой полёт направить.

Через горы и леса перенесли князя альвов искусные крылья в страну князя Хлёдвера, отца Хевёр Чудесной. Усталым влетел Виланд в покои княжеские, крылья отстегнул от плеч изнемогших, еле прошёл, хромая, ногами волочась, сел на лавку. И сказал голосом тихим Хлёдверу, в изумлении обездвиженному:
- Привет тебе, славный конунг! Где дочь твоя, где Хевёр!

На медленном челне вплывало в конунга Хлёдвера происходящего понимание, а с ним и возможность шевелиться и говорить. Сообразил Хлёдвер, что зять его пред ним, альвов князь, про которого он только слышал много славного, но не видел никогда. И возгласил конунг Хлёдвер радостно:
- Приветствую тебя, зятёк любезный! Эй, кто там! Собирайте столы пиршественные! Праздник великий у нас!

Вмиг доски вощённые столов убрались блюдами и кубками, не пустыми, а полными. Лавки голые враз коврами устелились, а на те ковры села дружина конунга, к бою и пиру всегда готовая. И засновали слуги многие, яства и вина разнося. А у крыльца широкого на кострах оленьи и кабаньи туши жарили, жиром собственным их поливая. И ярлы могучие заздравницы обоим князьям возглашали.

21

- Не ведаю, зятёк, где дочь моя, - кубки осушая, седые усы в меду вымачивая, говорил Хлёдвер. – Думаю я, что видел ты её в раз последний куда как позже меня, старика забытого. Не помнят валькирии отцов своих. Кто знает, где носится, где трубит в рог свой, битву накликая, дочь моя.

И ещё сказал седобородый конунг Виланду-зятю:
- Не помнят валькирии и мужей своих. И мужей у них не бывает. Забудь надежду, зять, жену свою когда-нибудь увидеть. Как я оставил надежду увидеть дочь. Восприми, что чудо с тобой случилось, те семь лет волшебных, чудо, никогда ни с кем не бывалое. Никогда ни с кем чудо такое не случиться больше. Чтобы валькирия чьей-то женой стала.

Поник головой Виланд, сквозь хмель тестя правоту принимая.

Три дня пировали Хлёдвер и Виланд. Потом водил конунг зятя всюду, замком своим хвастая, всё показывая. Два крепких воина носили скамью, на которой сидел князь альвов обоюдохромый, а Хлёдвер, как ни в чём ни бывало с ним беседовал, но не расспрашивал, воспоминаний тягостных будить не желая, а часто говаривал:
- Оставайся со мной, зять. Вдвоём нам веселей будет.

Но молчал в ответ Виланд.

Только в подвале башни каменной, сошёл мастер со скамьи своей, медленно ступая к стене, из гранита сложенной, приблизился, стену ту ощупывая, ладонями чуткими трогая. И, обернувшись к тестю, вымолвил:
- Тут уйду я в царство своё, тестюшка.

Заперся Виланд в подвале каменном, ни есть, ни пить не прося, на свет дня не выглядывая. Горевал Хлёдвер по зятю, мысля его уже сгинувшим. Но спустя дни многие вышел Виланд из подвала, к тестю пришёл, твёрдо и легко в железных сапогах вышаггивая. Сильно гремели сапоги те шагами и ступали, будто молоты. Сказал Виланд Хлёдверу:
- Проводи меня, тестюшка.

Спустились они в подвал каменный, и увидел Хлёдвер в стене подвальной прежде голого гранита тёсанного золотые ворота двустворчатые. И долго не верил глазам своим конунг, золото ворот пальцами крепкими воина трогая.

22

Рассматривал Хлёдвер, глаза щуря, на золотых дверях врат картины рельефные. И узнавал на картинах тех дочь свою Хевёр Чудесную, видел всю историю жизни её с князем альвов: от крыльев похищения на берегу озера Ульвсъяр, через годы счастья в долине Ульвдамир, до прощания и разлуки. И стирал старый конунг слёзы невольные тылом жилистого кулака.

- Как же ты сделал это? – вопросил Хлёдвер у Виланда.

- Резал стальным стилом на досках медных, а подданные мои, мастера-альвы, после в золоте отлили.

- Теперь ты к ним, в подземелья мир?

- Да, прощай, славный конунг Хлёдвер. Уйду сейчас. Не вернусь. Не нравится мне людей мир, суетной Мидгард. Прощай, отец. Почувствуешь тоску смертную – стучи. Один раз ещё отворятся эти ворота. Для тебя.

И обнялись крепко зять и тесть.

Стучал Виланд кольцом тяжёлым, бесшумно распахнулись ворота в каменной стене холодной. Звеня шагами ушёл в темноту врат Виланд, и закрылись створы тяжёлые, защелкнулись замки.

Шагал в глубины пещер князь Вёлунд ступнями железными, мастерами-альвами скованными, и загорались пред ним огни высокие, освещались могучие стены и своды, и склонялись пред ним головы народа искусного, подземного.

23

В самые дальние, самые северные холодные пещеры, страну цверга Нордри, удалился князь Вёлунд, там пещеры покрывались хрусталём сосулек. Лежала та страна подземная под землёй холодной Ётухейма, великанами ётунами населённой, а недалеко был и в ужасный Хелль проход. Но не замечал холода князь-кузнец у вечных огней пышущих горнов. По пояс обнажённый творил-ковал Виланд, и потом блестели его мускулы.

Глаза Виланда замёрзли в прозрачности алмазной, остыли. Не загорался он более никогда идеей или мыслью, но просто создавал то, что было нужно. Когда мрачно подступала злая ведьма-необходимость неизбежностью сковать или сотворить нечто небывалое, волшебное, никем до того не выдуманное, когда покачивались седые головы видавших виды альвов-мастеров: «Нет, нет! Невозможно!» - Виланд холодно смотрел, плечами пожимал – и делал.

И с взором ледяным ходил князь Вёлунд на битву, когда великаны ётуны приходили раскапывать холмы, чтобы добраться до богатств альвов. Молча рубил Вёлунд великанью плоть мечом двуручным и последним выходил из боя, когда никого из врагов уже в живых не оставалось.

Стучался в золотые ворота князя Виланда конунг Хлёдвер, жить уставший, и был взят. За ним ворота закрылись навсегда, и башня обвалилась, грудой каменной стала, похоронив вход в царство тёмных альвов. Вышел Хлёдвер на битву с ётунами плечом к плечу с Виландом – и пал героем. И погребён был с мечом рунным в руке, с коротко остриженными ногтями.

Засыпал волосы Виланда иней времени густо.

24

Дальнейшая судьба Виланда доподлинно не известна.

В одних песнях поётся, что, когда начали выпадать молот и меч из руки князя альвов, собрались вчетвером цверги-хранители четырёх столбов-держателей небосвода и сковали из металлов, от тех столбов взятых, лестницу на небеса, из Мидгарда в Асгард. По той лестнице поднялся Виланд в сияющую солнцем высь, живым пришёл в Асгард, в пиршественный чертог Вальгаллы. И приняли его асы-боги. Там и восседает Великий Виланд, бок о бок с Хлёдвером, неиссякаемое молоко Хейдрун-козы пьёт, неиссякаемое мясо Сэхримнира-кабана ест. И уходит иногда от пира, чтобы ковать нечто волшебное, для битвы последней для всех миров, неизбежной и страшной.

Другие поют, наградили великого мастера Виланда боги-асы за то, что сковал тот мечи блистающие рунные, Вальгаллу освещающие сияньем своим радужным. Дали испить Виланду нектара вечной молодости и омыться в источнике вечной жизни, падающем из выси светлой солнечной. И пребывает Виланд вечно молодым, и творящим, и мудрым.

И остался Виланд навсегда князем альвов единственным.

Веселы те песни и красиво вьют они нити судьбы.

25

Ещё есть песнь, как говорят, у альвов светлых перенятая, вне судьбы Виланда, но с ним связанная тонкой ниточкой зазевавшейся Норны. Поётся, будто приходил на развалины башни Хлёдвера молодой конунг могучий, рунным первым мечом Виланда препоясанный, походкой, повадкой, фигурой с Виландом схожий, с голубыми глазами Виланда-молодого, с лицом, красавицу Бёдвильд напоминавшим.

Долго стоял у холма каменистого конунг, слышали альвы, как звал он отца безответно. А потом повернулся и ушёл в жизнь свою воин, на просторах Мидгарда судьбу свою познавать, своей, непохожей на другие, жизнью жить.